Эдуард Артемьев: «В консерватории я пропустил джаз»

Сразу двум датам посвящена благотворительная акция «Музыка поколений», где белорусы услышат произведения знаменитого кинокомпозитора Эдуарда Артемьева в исполнении Президентского оркестра, — 70-летию освобождения страны от фашистской оккупации и горькому дню 22 июня, годовщине начала Великой Отечественной войны. Концерт в минском Дворце Республики 26 июня будет бесплатным, и его сможет посетить любой желающий, неравнодушный к творчеству маэстро и талантам белорусских музыкантов.

Накануне мы задали Эдуарду Артемьеву несколько вопросов — о кино, о музыке и визите в нашу страну.

— Эдуард Николаевич, рады ли вы приезду в Беларусь и что вы исходя из особенной даты, к которой приурочена акция, предложили Президентскому оркестру в качестве концертной программы?

— Я страшно благодарен «Газпрому»: два года назад они организовали мои гастроли по Сибири, год назад — по Дальнему Востоку, а сейчас «Газпром трансгаз Беларусь» привез меня сюда. Первые зарубежные гастроли, получается (смеется. — Прим. авт.). Я большую часть жизни работал как композитор в кино, это главное направление моей деятельности, и программа составлена из написанной мной музыки к фильмам разных лет.

— С чем связана лично для вас Великая Отечественная война? Что она значила в вашей жизни?

— Я ее застал. Был маленьким, но, конечно, ее помню. Мы жили тогда в Архангельске, а когда его начали бомбить, переехали в Солнечногорск, потом в Мурманск, а после — на Белое море. Помню взрывы, которые доносились. Еще помню, мне было года 4 — 5 и я заблудился и видел, как низко летел «мессершмитт» с крестами на крыльях... Очень низко летел, на высоте двухэтажного дома, это было страшно. Люди видели самолет, приседали, я еще разглядел силуэт пилота... Все ждали, что он нападет, а он пролетел — и покачал нам крыльями. Такое удивительное, невероятное воспоминание о войне. И мои родители потом гадали — почему он покачал крыльями, что это значит вообще...

А тематически — один из первых моих фильмов, «Доктор Вера» на «Мосфильме», был о войне. В нем снималась первая жена Андрея Тарковского — Ирма Тарковская, кстати, она немка, вот такая история.

— Ваши детские воспоминания о войне как-то отразились в вашей музыке?

— Вы знаете... никак. Потому что все эти впечатления — они перерабатываются во что-то совершенно другое. Может быть, что-то уходит в поведение, что-то будет связано с технологией сочинения музыки — но напрямую никак. Ни одно впечатление никогда никуда не пропадает, оно остается с нами навсегда и в самых неожиданных формах может быть реализовано. Но чтобы о чем-то сказать «а, вот это почему получилось» — такого не бывает. Это загадка в общем-то.

— Каковы ваши впечатления от работы с Президентским оркестром?

— Cамые поразительные. Я, честно, не ожидал — приехал, а все выучено, совершенно все готово! Обычно бывает так, что что-то не успели, а тут я был просто восхищен качеством исполнителей, звука и особенно работой дирижера, который все это поднял, разучил. И у меня, кроме восхищения и благодарности, никаких других слов нет.

— Собираетесь ли вы за время пребывания в Беларуси встретиться со студентами наших музыкальных вузов?

— На 26 июня запланирована встреча на площадке консерватории, что-то вроде мастер-класса. Я не знаю пока, в какой форме он пройдет, наверное, поговорим о музыке, я что-то покажу, послушаю, что мне покажут. Посмотрим, как дело пойдет, я очень заинтересован в этом контакте. Это не только новые впечатления, но еще и знакомство со своими коллегами.

— Среди ваших коллег, пишущих музыку для кино, вы кого-то выделяете?

— Я считаю, самый выдающийся композитор кино — это Джон Уильямс, создатель американской «голливудской музыки». Это он создал и образ, и приемы, и технологии — и сейчас в Голливуде все под копирку работают. В Европе больше свободы, но и они в это скатываются. Так что — Джон Уильямс, ну и Морриконе, естественно. Из наших — Вячеслав Овчинников («Иваново детство» — это выдающийся фильм). Рыбников изумительный талант, необычайный.

— А вне кино — какую музыку вы любите слушать?

— Я очень люблю хард-рок, арт-рок — это, видимо, запоздалое развитие (смеется. — Прим. авт.). Так получилось, что я в консерватории пропустил джаз. И когда в молодости это пропускаешь, то потом воспринимаешь технологии, но музыка не трогает — совсем. К сожалению, такой паралич души в этом плане. А вот рок я полюбил сразу. Я помню, мне уже было за тридцать, впервые его услышал — и был совершенно потрясен энергией, новым звучанием. Рок-оперу «Иисус Христос — суперзвезда» я вообще считаю величайшим произведением ХХ века. Хотя бы потому, что никогда такого не было, чтобы простыми средствами написать о самом великом человеке на земле — и так, что это понятно всем. Это совершенно необычайное явление. Я помню, тогда сам перестал сочинять, бродил по Арбату и мне казалось, что я встречу Христа. Событие это было колоссальное, ни одно сочинение так на меня не подействовало.

— Вы одним из первых серьезных композиторов обратились к электронной музыке. Чем это было вызвано?

— Я после консерватории (мне было 22 года) встретился с инженером-электронщиком Евгением Мурзиным, который сконструировал первый в мире электронный синтезатор, назывался он АНС (в честь композитора Александра Николаевича Скрябина, это аббревиатура). Удивительный инструмент, до сих пор он еще работает и во многом непревзойден. 720 управляемых генераторов чистых тонов!

Я попал в эту среду и был, наверное, к ней готов, потому что это был первый синтезатор, но электронные средства уже существовали. Знаменитый орган Хаммонда, это еще 30-е годы, и т.д. Так что это довольно старая история. Уже было камертонное пианино — удивительный инструмент, кстати говоря. Вместо струн были камертоны разной высоты. По ним били молоточками. Волшебный звук совершенно, волшебнее ничего не знаю! Существовало оно в одном экземпляре, неизвестно, что сейчас стало с этим инструментом...

И кроме всего прочего, еще и музыка шла своим путем. Французский композитор Варез экспериментировал с оркестром — но звучание этого оркестра приближалось к будущему образу электронной музыки. Не попсовой, а академической, которая началась, как считается, в 1948 году, когда впервые по французскому радио передали «Концерт шумов» Шеффера. Кончилось страшным скандалом, Шеффер работал там по электронной части, и его уволили с работы. Потом, если вспомните, была такая перуанская певица Има Сумак — абсолютно космическое существо, у нее диапазон голоса от баса до ультразвука. Я ее слышал в Москве, это было нереальное впечатление. Больше никто не мог этого повторить, такой вот уникальный дар.

Так что к электронной музыке все шло со всех сторон. А потом уже появился инструмент. Электронная музыка пошла сперва по пути академической школы и по пути продолжения линии авангарда. Электроника пошла в массы в 60-е годы, когда первые рок-группы появились и производители инструментов наладили массовый выпуск. Все пошло лавиной. Потрясающе! Мы думали, лет на 50 растянется внедрение электронных инструментов, а это произошло за десятилетие. Раньше мы инженерам давали задания, потому что нам не хватало возможностей, а теперь они строят такое, что нашей фантазии уже не хватает, чтобы все это освоить. Это хорошо, потому что мы опять как перед чистым листом бумаги: что ты можешь написать, что тебя интересует — техника все позволяет делать, лишь бы ты был способен сочинять.

— У каждого автора есть какие-то вещи, которые даются тяжелее, чем другие. Ваши самые трудные вершины?

— Работа, которую я только на прошлой неделе закончил, — последний фильм Никиты Михалкова «Солнечный удар». Очень тяжело шла, то ли возраст сказывается, то ли что... Я хотел даже отказаться, но Михалков сказал: «Ничего не выйдет. Работай». Как-то не туда все пошло с самого начала — и он тоже начал поиски не оттуда. Мы оба заблудились, а потом постепенно вернулись куда надо было.

— Какие из ваших фильмов вам особенно дороги?

— «Раба любви», я очень люблю этот фильм. И «Солярис» Тарковского. Что-то там есть такое необъяснимое... Кстати, «Солнечный удар» очень близко перекликается с «Рабой любви», там тоже любовная история, которая за одну ночь произошла буквально. Это замечательная картина, чистая, неизвестные актеры снимаются, молодые.

— У вас есть уже планы на дальнейшую работу, новые фильмы?

— Да, но я сейчас хочу взять паузу на год. Американцы мне одну картину предложили, но я думаю передохнуть. Закончить концерт для фортепиано, еще сочинений десять, которые я хотел бы завершить. Лет много, и надо успевать.

Справка «СБ»

Эдуард Артемьев — советский и российский музыкант, кинокомпозитор, трижды лауреат Государственной премии РФ в области литературы и искусства. Автор музыки к фильмам Андрея Тарковского («Солярис», «Зеркало», «Сталкер»), Никиты Михалкова («Свой среди чужих, чужой среди своих», «Раба любви», «Неоконченная пьеса для механического пианино», «Родня», «Урга — территория любви», «Утомленные солнцем», «Сибирский цирюльник» и т.д.), Ярополка Лапшина, Андрея Кончаловского, Павла Чухрая, Дениса Евстигнеева, Карена Шахназарова и многих других режиссеров.